Мальчик поглядывал на нее с благодарностью и почтением
|
Теперь мальчик садился читать не затем, чтобы получить информацию, знания, «культуру». Читать эти стихи значило просто жить, погружаться в подлинную реальность, ибо все остальное было абсурдом, фантасмагорией; и конечно, приобретать знания тоже, но узнавать не факты, даты, детали и прочее — несущественное, преходящее, как и многое другое, чем нельзя удовлетворить желание, утолить голод или жажду, а познавать самое главное: любовь, хлеб, вино — духовную и земную пищу, которая нужна человеку для того, чтобы каждый миг воскресать вновь и вновь, напиток, дарящий нескончаемое опьянение.
Наконец-то Эрос, испачканный запретным, затасканный по улицам, точно вонючий пес, высмеянный, точно шут в театре-буфф, распрямлялся и вставал во всем своем божественном величии, обнаженный, как звезда, настойчиво пульсирующая в зените,— живое и истинное слово еще не прочитанной звездной поэмы. Книжечка г синей с черным обложке — «Вторая поэтическая антология» Хуана Рамона Хименеса — лежала заветным талисманом на столе, сколоченном дедушкой-плотником. Мальчик поглядывал на нее с благодарностью и почтением.
Началась демонстрация, и учащиеся шумно и радостно вырвались из мрачных классов, прибежищ грубости и халтуры, где их обязали сдать за два года весь курс школы второй ступени: они мчались галопом по алгебре, геометрии и тригонометрии, пока толстый потный преподаватель ее начинал хватать воздух ртом, как загнанная лошадь, а на смену ему по грязным мраморным ступеням уже поднимался ITene-Бутылка, с красными глазами алкоголика, и, не отрывая взгляда от конспектов, толковал про естественные науки; безжизненно-бледная профессорша, прихлебывая мелкими глотками кофе с молоком, почти шепотом объясняла что-то про эклоги Гарсиласо де ла Беги; на уроках всеобщей истории парты расползались по сторонам, середина класса пустела; у доски, исписанной химическими формулами, гремел голос Реторты; Хромой в полотняном костюме быстро расправлялся с арифметикой; в полдень Тортоло усыплял подростков грамматикой; и вдруг в класс вплывал Фонсека в английском кашемировом костюме и расшифровывал первую строфу «Поэмы Одиночеств» так, словно перед ним были студенты Колумбийского университета, а псевдоученый с крашеной гривкой покидал храм науки, снисходительно кивая надзирателям.
|
{SHOW_TEXT}
Он ясно видел, как, припав к окну междугородного автобуса Мальчик все видел и не видел На следующий день после гибели Гитераса Сморщенный старушечий рот дергался, брызгал слюной Стоя у окна в своей комнате Рабочие стачки, направленные против тирании Мачадо Чистый лоб казался самой обнаженной и чувствительной частью Сказать, что он появился, было бы неточно В целом будущее Кубы представляется мне Гримаса отвращения, словно забытая, так и осталась
|
.jpg){kind=small}
